Энергодар и Запорожская АЭС уже более двух лет находится под оккупацией. Мы пообщались с начальником Энергодарской городской военной администрации Дмитрием Орловым о текущей жизни горожан в оккупации, потребностях внутренне перемещенных лиц и рисках ядерной безопасности на АЭС
Как вы чувствуете себя на посту мэра города, который уже более двух лет находится в оккупации?
Трудно сказать. Лучше было бы сказать, как бы я хотел себя чувствовать, но имеем то, что имеем. Больно смотреть на то, что фашисты делают с городом, с людьми, которых они похищают, пытают. На это трудно созерцать и осознавать, что ты никак не можешь на это повлиять.
Как сейчас выглядит повседневная жизнь жителей Энергодара в оккупации? Есть ли у вас возможность поддерживать связь с местными жителями и оказывать им помощь?
Поддержание связи с временно оккупированной территорией это всегда риск. Я говорю именно о тех людях, которые находятся в оккупации. Человек может попасть «на подвал» за это и таких случаев немало. Обычно в крайних случаях, когда нужна какая-то информация, то мы стараемся держать связь через родственников, которые находятся здесь, чтобы не подвергать людей опасности.
Город проживает сейчас мягко говоря не лучший период. Город Энергодар опустел, большинства жителей там нет и это чувствуется, несмотря даже на то, что кого-то заселили. Город не разрушен, инфраструктура на 90-95% в нормальном состоянии, по жилому сектору он не такой поврежденный, как Мариуполь - там есть где жить.
С коммуналкой там проблемы и это факт. Света нет 50 на 50. В связи с этим есть перебои с водоснабжением, с питьевой водой. Зимой с отоплением были проблемы, потому что город отапливается централизованно от атомной, тепловой станции. Они не работают и отопления нет. Они там что-то придумали с дизельными котельными, как-то подключали их к теплораспределительным пунктам. В первую-вторую зиму оккупации в квартирах было по 10-15 градусов тепла
Критическая ситуация с поливом зеленых насаждений. Полив он идет из Каховского водохранилища. Каховки нет, поэтому поливать возможно только автомобильным автотранспортом. И также это дорого, потому что площади большие и не все можно там успеть полить. Поэтому несколько недель назад выгорел лес вокруг города, выгорело достаточно большое количество деревьев, которые по 30-40 лет уже росли. Был лесной низовой пожар, потом он перешел к верховому. И фактически пламя подходило там на десятки метров к жилым домам. Были риски, что пожар перекинется на жилой сектор. Пожарная спасательная охранная служба с этим не справилась. Оно горело не один день.
Также есть проблемы с вывозом бытового мусора, антисанитария, особенно в этот летний период.
Расскажите о вашем личном опыте пребывания в оккупации. Предлагали ли вам сотрудничество с оккупационными властями или же ставили какие-то требования вам?
Они приходили ко мне где-то через неделю после захвата города. Первую неделю мы там держали оборону, организовали дежурство. Чтобы исключить мародерство и грабежи, обычные люди организовались в группы, чтобы охранять улицы, чтобы их дети и родные могли спокойно спать.
На блокпостах мы организовывали дежурство, люди несли активно и продукты, и бытовые вещи, которые там нужны были ребятам. В помещении исполкома на первом этаже появилась импровизированная столовая для волонтеров и всех тех, кто в этом нуждался. Потому что логистика была нарушена в первые дни и были проблемы с продуктами. Банкоматы в первые часы были пусты, дальше АЗС, аптеки, в магазинах за основными товарами были огромные очереди.
С помощью начальника ОВА организовали колонны гуманитарной помощи. Через 3-4 дня заехали первые пять фур с продуктами. Мы их распределили на весь район. Первый месяц у нас прошел в режиме обеспечения товаров первой необходимости, которые категорически не могут исчезать, а также это эвакуация населения.
Где-то через неделю после оккупации, приехала бригада российских спецслужб и они начали уже организовывать свое «местное самоуправление». Они, конечно, предлагали сотрудничество, принуждали и угрожали. И ходили домой, и к семье. И угрожали, что продолжат ходить и именно поэтому через месяц я вывез семью. Еще через месяц они начали достаточно активно меня искать, когда я уже не мог спокойно там включить даже телефон, потому что они его отслеживали и сразу за пять-десять минут приезжала машина с российскими военными. На тот момент у меня уже не было возможностей ни организовывать эвакуацию, ни каким-либо образом влиять на улучшение ситуации в оккупированном городе. Именно тогда было принято решение, что более эффективно организовывать работу было бы лучше на неоккупированной территории и по распоряжению губернатора через два месяца я выехал в Запорожье.
По вашему мнению, с какими самыми большими проблемами сейчас сталкиваются релокированные органы местного самоуправления?
Проблем много, потому что все уже устали от войны за более чем два года. И в каких-то общинах, которые не оккупированы и не видели российских танков, есть определенная часть людей, которые не почувствовали последствия войны лично и не воспринимают войну. В голове, в сознании она остается только у тех, кто непосредственно с этим явлением сталкивается. То есть это семьи военных, семьи погибших, тех, кто покинул свои родные города, села, выехал на подконтрольную Украине территорию или за границу; те, кто активно занимается волонтерством; поддерживает экономику; донатит или помогает другими путями.
Основная проблема заключается в том, что временно перемещенных лиц не воспринимают. Это касается и чиновников также, и обычных людей, к которым иногда трудно достучаться, что вот война в нескольких десятках километров. И то, что ваша община не оккупирована, это заслуга Вооруженных Сил Украины. Заслуга наших защитников. Враг у нас мощный. У него много человеческих ресурсов В этом план нам необходимо каким-то образом объединяться и не отстраняться от вынужденных переселенцев. Война рядом и в любое время она может в критическом состоянии вернуться.
Есть ли у вас информация, сколько людей выехало из Энергодара после оккупации?
У нас было 53 тысячи, сейчас чуть больше 10 тысяч человек остается в городе. Где-то процентов 15-20% находится за границей, а все остальные находятся в Украине. Мы делали такой срез через опрос. Конечно, любой опрос не является на 100% релевантным, но тем не менее какой-то процент, коррелируется в общем формате. По нашим данным где-то 10% семей находится в Запорожье, до 15% находятся в Киеве, и около 8% находятся в Днепре. Ну и в этих городах мы организовали такие гуманитарные центры. Те вынужденные переселенцы, которые находятся в Киеве, они также нуждаются в помощи, потому что там есть люди, которые не работают, они там живут где-то у знакомых, или там у детей, особенно пожилые, и у них нет возможности работать, на пенсию трудно прожить, коммуналка, и так далее. Есть много уязвимых категорий, которые также выехали. Поэтому эту историю мы стараемся подхватить, и вот уже будет третий год, как у нас идет работа к проведению такой акции, как «Помощь по почте». Через наше управление труда и соцзащиты населения мы покупаем гуманитарные наборы с продуктами и гигиеническими средствами, формируем пакет, и за счет получателя мы их отправляем Новой почтой по всей Украине, кроме тех городов, где организована работа центров.
Есть люди, которые находятся в центральной Украине, где-то в каком-то поселке, и у них там вообще одно отделение «Укрпочты», и они ни разу не получали гуманитарной помощи, то для них это тоже внимание, и мы стараемся таким образом привлечь все такие категории населения. Я думаю мы за месяц объявим о регистрации и в декабре ко Дню людей с инвалидностью мы вот снова сделаем такую акцию.
Какую еще помощь могут получать внутренне перемещенные лица в гуманитарном центре, который находится в Запорожье?
Мы сотрудничаем с благотворительными фондами, организациями, которые несут, как материальную, так и не материальную составляющую. Мы не выделяем этот хаб, как исключительно для жителей Энергодара, поскольку рядом находится много сел и поселков в 2-5 км от города. Многие из местных жителей этих небольших общин работали, например, на атомной станции, платили налоги. Именно поэтому мы оказываем поддержку на постоянной основе шести общинам.
Кроме гуманитарной составляющей, в хабе оказывают психологическую, юридическую помощь, консультации по вопросам трудоустройства от центра занятости, пенсионного фонда. Есть здесь специалисты соцзащиты. Они оказывают любую помощь социально незащищенным слоям населения. Многие доноры и фонды, которые работают с такими уязвимыми категориями, как например, семья с ребенком с инвалидностью, многодетные или другие льготные категории населения имеют больше возможности получить какую-то помощь не раз в месяц, а там 2-3, возможно, даже 4 раза в месяц. Есть международные фонды, которые сейчас переориентируются и оказывают денежную помощь. Поэтому они тоже здесь регистрируют заявителей и принимают пакеты документов. Каждый день около 300 человек проходят через центры. Есть периоды, когда эта цифра немножко меньше, в дни, когда нет выдачи.
Также здесь у нас есть волонтерские ячейки, которые собирают бытовые вещи, и там свечи окопные делают, собирают на нужды военных. Ближе к холодному времени года будем еще более активно работать в этом направлении.
В чем больше всего сейчас нуждаются ВПО?
Потребность вернуться в свои дома - это то, в чем больше всего нуждаются наши люди. Также есть потребность в психологической поддержке, люди иногда просто не выдерживают нагрузки. Кто-то теряет работу, или вот, как, например, многие предприятия, они понимают, что оккупация, она может затянуться надолго, и они финансово не могут уже удерживать в режиме простоя людей. Тогда они говорят, что ищите работу, адаптируйтесь. В центре занятости также немного переориентировались на поддержку собственного дела. Если раньше это была более такая советская система: человек потерял работу, он становится в центр занятости, получает полгода почти такую же зарплату, ничего не делает, ходит там на какие-то курсы, то сейчас система более адаптирована к тому, чтобы люди сами искали работу, и сами шли на работу, потому что система социальной поддержки она совсем небольшая по времени.
Если человек работал там где-то руководителем и получал 40-50 тысяч гривен, то если съедешь там на минимальную зарплату, конечно, лучше искать работу самостоятельно или через те же центры занятости, заниматься каким-то собственным делом, брать гранты на открытие бизнеса, то есть запускать экономику, чтобы она работала, чтобы не сидеть на шее у государства.
Какую помощь оказывает местная община военнослужащим?
Около 400 миллионов гривен в том или ином виде мы потратили в этом году из местного бюджета на поддержку военных. Если в прошлом году это была прямая субвенция военным частям, бригадам, то сейчас это централизованная субвенция в размере почти 300 миллионов гривен областному бюджету на оборонные мероприятия. Они обеспечивают всю помощь военным, бригадам, которые есть на Запорожском направлении, или же там территориальная оборона, которая местная, но временно они работают по другим направлениям, где это нужно.
И второй год подряд мы уже практикуем программу по поддержке военных через материальную помощь в 50 тысяч гривен. У нас около тысячи энергодарцев, которые пошли защищать Украину на фронте. Это не кадровые военные, полицейские, ГСЧС, а именно люди, которые до войны работали в другой сфере, гражданские, и они пошли по мобилизации защищать нашу землю. Они могут получить по 50 тысяч гривен раз в год. Если есть ранение легкое, среднее или тяжелое, то 10, 30 или 50 тысяч гривен также выделяется из местного бюджета.
Также на регулярной основе из местного бюджета осуществляются выплаты семьям погибших военных. У нас есть возможность дать военным, семьям военнослужащих или кадровым военным, которые призваны по мобилизации, такую помощь, независимо от того, в каком уголке страны они находятся
Городской бюджет Энергодара за счет чего он наполняется в условиях оккупации? Откуда вы берете средства, чтобы покрывать все эти расходы на соцзащиту, поддержку военных и так далее?
Есть определенный процент НДФЛ. Каждый человек с заработной платы, если место регистрации юридического лица находится территориально в городе Энергодар, платит налог на доходы физических лиц. Мы все же налогоплательщики, если официально трудоустроены. 64% из этого НДФЛ идет в местный бюджет. К примеру, Запорожская атомная станция, она юридически зарегистрирована в городе Энергодар и они платят НДФЛ в местный бюджет. Сейчас атомная станция планирует существенно сократить поступления, потому что они релокируют всех по другим атомным станциям, прекращая режим простоя тех, кто выехал и находится на подконтрольной территории Украины. Это уже с этого месяца такие изменения будут.
Экологический налог отменен с началом военного положения, налог на землю также мы не получаем, акцизы, ну, мы там не торгуем подакцизным товаром, поэтому также ничего здесь не получаем
Бизнесы, ФОПы их почти не осталось. Все, кто релоцирует свой бизнес, то они уже платят налоги в бюджет в местах своей релокации. Поэтому поступлений в местный бюджет их крайне мало.
Единственное, что у нас остается - образовательная субвенция, которая там транзитом идет и мы ее перечисляем. В этой образовательной субвенции мы имеем НДФЛ, которое также заходит нам.
Поэтому поступлений сейчас почти нет, они в разы меньше, но и больших расходов у нас таких нет, как раньше - мы ничего не покупаем, не ремонтируем технику, не обслуживаем. Коммунальщикам у нас была возможность, мы платили весь 2022 год полностью, закрывали там заработную плату, потом приостановили, потому что административно мы не могли нарушать верхнего уровня нормативные документы и продолжать их содержать. Врачам платили почти до конца 2023 года, педагоги пока остаются, как и другие бюджетники у нас. Но все равно расходов сейчас гораздо больше, чем поступлений, если брать по месяцу поступления. Если в первый-второй год оккупации нам удалось что-то сэкономить, по инерции какие-то поступления были, то сейчас ситуация кардинально другая. Мы надеемся, что государство нас не бросит и мы станем как большинство громад Запорожской области дотационными.
От представителей других релоцированных громад мы много слышим о возвращении жителей в оккупацию, в основном это связано с материальным состоянием. Видите ли вы такую тенденцию среди энергодарцев?
Тенденция есть. Я не скажу, что она там какая-то динамичная. Люди, которые выехали из оккупации, они выехали на территории более безопасные, именно морально безопасные, потому что жизнь в оккупации она непредсказуема. Прав у тебя там нет никаких, тебя запросто могут забрать с улицы «на подвал», забрать твое здоровье, а иногда и жизнь. Конечно, там такие же проблемы по коммуналке, как и у нас, также выключают свет, иногда нет воды, но тем не менее, там есть еще составляющая безопасности.
В этом плане, чем больше государство заботится о своих переселенцах, тем больше у них социальная защищенность и меньше возникает желание рискнуть составляющей безопасности и вернуться в оккупированный город или поселок. В этом плане отмена выплат для ВПЛ она тоже каким-то образом отразилась на этой динамике, потому что кто-то на эти деньги снимал жилье, а сейчас этой возможности нет и фактически люди вынуждены возвращаться в оккупацию.
Но есть другие случаи, когда люди уже не выдерживают эти более двух лет оккупации и они выезжают на подконтрольную Украине территорию, покинув дачи, машины, квартиры, находят здесь работу, организуют или релокуют бизнес, если кто-то предпринимательской деятельностью занимался. И люди здесь работают, живут нормально, кто-то даже идет защищать страну. Но здесь также нет активной динамики.
Как вы оцениваете текущие риски для ядерной безопасности на ЗАЭС? Какова ситуация с обесточиванием станции и возможными последствиями для населения?
Этот вопрос не профильный. Мы можем оперировать фактами, которые видим. За время оккупации было 8 полных обесточиваний на атомной станции. До этого за 40 лет эксплуатации таких случаев не было, насколько мне известно. Это такое сложное событие на станции, которое может произойти, когда полностью исчезает питание, а реакторы надо охлаждать, поддерживать. Заводятся дизель-генераторы. Их двадцать штук на станции и проектно до десяти суток, кажется, они могут обеспечивать работу. Это такой НЗ запас, а потом надо или подвозить там цистернами, вагонами это дизельное топливо, потому что расходуется очень много.
Относительно персонала, то там осталась где-то пятая часть, от той что была на станции. Квалификация их неизвестна. И это опасно. Оборудование - это оборудование, но люди, которые ликвидируют аварийную ситуацию или ситуацию штатную, то они должны знать, что им надо делать, куда им бежать. То, что там присутствуют до тысячи военных с оружием, организовали там огневые позиции на крышах энергетических объектов - это тоже опасно. Там есть пожароопасные вещества в большом количестве. Там тонны этого турбинного масла, а рядом находятся военные с гранатами, со взрывчаткой в непосредственной близости.
Периметр заминирован, оно периодически взрывается. Там есть трубопроводы с водородом и вообще запрещено в радиусе 15 метров любые пожароопасные работы там проводить. Каховки нет. Есть риски того, что вообще вода может исчезнуть из пруда охладителя, потому что централизованно пополнять его нечем. Если не будет воды, а даже будет электричество, то также каким-то образом необходимо охлаждать топливо, которое находится в реакторах. Еще один вопрос - деградация оборудования. Чтобы оборудование работало, те же электродвигатели, есть такое понятие как сопротивление изоляции, и если двигатель не работает, он сыреет, то снижается это сопротивление.
Все это факторы указывают на то, что в безопасностном составе станция не улучшила свое положение. Иногда какие-то там вещи происходят, все вспоминают о том, что оккупирована крупнейшая атомная станция Европы и что там происходят недопустимые вещи - стрельба, взрывы, пытки людей. Ситуация сложная. Они как заехали туда террористическим способом, обстреляли там все, разрушили полностью учебно-тренировочный корпус, первый административный корпус, были даже попадания в первый энергоблок, трубопроводы, как решето выглядели, так и сейчас они продолжают себя так вести, нарушая все, что только можно. Единственное, что там положительно, это то, что там все энергоблоки переведены в холодное состояние. Это более безопасно.
Достаточно ли делает международное сообщество, чтобы привлечь внимание к ситуации на ЗАЭС?
Трудно сказать. Ну, что касается беспокойства, вот его достаточно. Все остальное ..., если бы станция так и не возвращена под контроль Украины, даже не под контроль украинского оператора. Я не могу ничего сказать относительно оценки работы МАГАТЭ, потому что это не компетенция органов местного самоуправления. Надо смотреть устав организации, их возможности влияния, их возможности написания заключений по результатам своего пребывания на оккупированной станции. Некоторые факты они подтверждают, мы знаем, что их не пускают в те или иные помещения. То есть у них нет объективной картины. Но их там находится от двух до четырех человек. За 8 часов рабочего дня даже три энергоблока не придешь, а если брать еще все общестанционные объекты, все помещениях, то это физически сделать трудно.
Факт то, что люди находятся под давлением, и Росатом, как бы он там не прятался под эксплуатирующую организацию «Запорожская АЭС» присутствует. В том или ином виде санкции на Росатом еще не наложены. Он продолжает делать деньги во многих странах, на эти деньги ракеты летят в мирные города нашего государства.
Мы знаем, что есть определенная часть сотрудников, которые не подписали контакт с Росатомом, но осталась в оккупации. Что известно о них?
Такие люди есть. Определенное давление на них осуществляется, потому что АЭС критически не хватает персонала с опытом и специальностью. Квалификацию нужно поддерживать постоянно. Работник он сдает там раз в три года по пять экзаменов, если я не ошибаюсь А есть еще оперативный персонал, то есть более ответственные должности и там еще больше экзаменов где-то шесть-семь в год. Фактически каждые два месяца ты должен идти на экзамен, а если ты учишься на должность немножко выше, то ты должен и по своему направлению шесть экзаменов сдавать и ходить в учебный центр в свои выходные или если у тебя с отрывом от производства, то ходишь, учишься, и еще там по следующей должности сдаешь еще. Это трудно, но сейчас люди, которые находятся в городе, их не допускают на станцию, если они не заключили контракт. Если не поддерживать квалификацию, то как специалист, ты теряешь ее, и потом надо снова учиться по новой программе. Если это лицензированный персонал, то там где-то через полгода, кажется, они теряют лицензию на эксплуатацию. Это большая проблема, которую нам нужно будет оперативно решать после деоккупации.
Каким вы видите послевоенный Энергодар? Какие задачи встанут в контексте восстановления разрушенных объектов, системы ЖКХ, экономики?
Я хочу видеть Энергодар с людьми. Чтобы атомная станция заработала, надо каким-то образом решить вопрос с Каховским водохранилищем или с возможностью пополнения пруда охладителя ЗАЭС. Это надо решить вопрос с анализом того, в каком состоянии сейчас оборудование, можно ли его дальнейшем эксплуатировать, чтобы была возможность запустить хотя бы один энергоблок. Это разрешения Госатомэнергорегулирования, получение разрешений на определенное изменение, кроме холодного состояния, определенное изменение режима эксплуатации блока. Это огромная работа, я думаю, что она будет кропотливая и не один год она будет продолжаться.
Если будет работа атомной станции, будет определенная система финансирования работников, стимулирования, то бизнес и все совокупные ресурсы будут решены. Они подтягиваются сами. Если человек нуждается в лекарствах, то аптеку не надо их каким-то образом стимулировать, чтобы она запускалась. Есть предложение, есть спрос и этот баланс уже давно рыночной экономикой выравнивается и те же предприниматели понимают, чем катать, проще открыть эту аптеку там в городе.
Наша основная задача будет восстановить жилищно-коммунальный сектор, в таком режиме, который позволит функционировать, связь, интернет, питьевое водоснабжение, чтобы не развозить бутилированную воду, потому что даже если там будет 20-30 тысяч населения, которое вернется, то это очень трудно.
